Период полураспада

26 апреля исполнится 25 лет со дня чернобыльской катастрофы. 


Жуткие совпадения случаются в мировой истории: четверть века со дня взрыва на Чернобыльской АЭС знаменуется разрушенной Фукусимой. И хотя причины у этих аварий разные, катастрофичность последствий однозначна. Зампреду областной думы Михаилу КИСКИНУ, как никому другому, понятна суть происходящего: в 1986 году его, начальника отдела охраны труда и техники безопасности Балаковской АЭС, профессия привела в ряды ликвидаторов последствий аварии. В преддверии памятной даты депутат, обладатель ордена "Дружбы народов" за участие в ликвидации, поделился с "НО" воспоминаниями о прошлом и тревогами за будущее.

- Михаил Юрьевич, как скоро вы осознали масштабы произошедшей аварии 1986 года?

- Я их осознал раньше, чем приехал в Чернобыль, потому что радиационный фон повысился по всей стране. У нас были хорошие связи с другими атомными станциями. После окончания Уральского политехнического института я работал на Белоярской АЭС, с Ровенской АЭС мы дружили и знали, что дозиметрические приборы внешнего наблюдения, находящиеся от Чернобыля в тысячах километров, зашкаливают. На Белоярке последствия сказались 3-4 мая - выпали радиоактивные осадки, у нас в Балакове они выпали 9-го. Йод быстро распался, а кобальт, цезий и сейчас остаются. У них период полураспада порядка 30 лет. То есть через 30 лет их активность уменьшится всего в два раза. А для того чтобы уменьшилась в 4 раза, требуется 60 лет. Я знаю, что будет в Японии: радиационная опасность продлится лет 60. Воздух, землю и прочее лаком не зафиксируешь, чтобы радиоактивные вещества не распространялись. Японцам оттуда надо уезжать.


- Стало быть, предложение Жириновского о переселении японцев в Россию вам не кажется безумным?

- Абсолютно. У японцев выход один: создать анклав на территории России. Иначе их экономика рухнет, если они начнут импортировать продукты питания.


- Разве столь высокотехнологичное общество не сможет что-то придумать?

- А вы представляете себе масштабы? Например, потребуется очищать воду, воздух, подаваемые в теплицы. И потом, у них нет других источников энергии. Ну а если говорить о немедленной помощи Японии, если бы я работал сейчас в системе Минатома, поехал бы туда с удовольствием: у меня радиационной фобии нет, большой опыт работы, мог бы конкретно помочь.


- Давайте вспомним 1986 год. Когда вы оказались на Чернобыльской АЭС, какой была ваша непосредственная задача?

- Я приехал 13 мая. Первые пять-семь дней была полная неразбериха, ничем не занимались, знакомились с обстановкой. Там уже было три начальника отдела охраны труда, как и я, с разных станций: с Кольской, Ровенской и Чернобыльской. Никто не командовал, и непонятно было, что с кого требовать. Поняли, что необходим один старший. Выбрали меня. Все начальники отделов были хорошими специалистами, все участвовали в авариях на АЭС, правда, не таких масштабных. Об авариях, подобных Чернобыльской, мы до этого не думали даже гипотетически: нас убеждали, что такое невероятно. Считалось, один шанс на миллион. И тем не менее это случилось. Меня назначили заместителем главного инженера по радиационной безопасности тридцатикилометровой зоны Чернобыльской АЭС. Задача - обеспечивать радиационную безопасность, контроль над концентрацией радиоактивных веществ, безопасность людей. Службе радиационной безопасности, которую я возглавил, был предан батальон радиационно-химической разведки из Шихан, которому я ставил конкретные задачи.


- Когда случилось землетрясение в Японии, всех поразила дисциплинированность японцев. А как себя вели наши люди в ту пору?

- Чувство патриотизма сегодня в России, я считаю, отсутствует, а тогда оно было высоко, и люди вели себя в большинстве случаев достойно. Явных случаев дезертирства не было. Кто хотел исчезнуть, пропали уже в первые дни. Были, кто не знал, что делать, и запил горькую. Но от них мы быстро избавились. Случалось, когда по недоразумению людей посылали на смерть, и они шли и выполняли задание. Одну команду из ЦК КПСС сумели отменить: хотели послать военных произвести разведку на танках в местах, где даже деревья погибли. Но там был такой радиационный фон, что люди погибли бы, просто проехав по этой зоне. За 50 метров до того места фон поднялся с 10 рентген в час до тысячи, а смертельной дозой считается уже 600 рентген. Но у сотрудника АЭС Николая Штейнберга были отличные отношения с инструктором ЦК по атомной энергетике, и через него с трудом, но удалось убедить руководство армии не посылать туда военных.


- СМИ писали, что из-за отказа техники солдат-срочников посылали убирать остатки топлива вручную...

- Со срочниками я не сталкивался, зато имел дело с так называемыми партизанами. Это солдаты-резервисты, которых призывали в армию. У меня был водитель из их числа из Белоруссии, на гражданке работал поваром. Этих людей, мало понимающих и мало имеющих практических навыков, нагнали туда в большом количестве. Эффективность, конечно, была низкой. Привлечение в местность, где много продуктов радиоактивного распада, громадной массы людей, считаю, было неоправданным. Надо было выждать хотя бы месяц. Можно было работать узким кругом специалистов только по закрытию четвертого блока и принятию мер по охлаждению. А скрести землю, собирать графит смысла не было, общий фон был очень высокий. В Чернобыле увидел воочию, как проводили совещания высококлассные специалисты, по учебникам которых я учился. Было интересно общаться с ними. Они тоже оказались достаточно растеряны, приходилось принимать коллективное решение в условиях, когда обыкновенные логические расчеты ни к чему не приводили.


- Несмотря на то что никто не предполагал такой аварии, ведь были же какие-то тренинги по безопасности?

- К этому в атомной энергетике серьезное отношение. Но тренировки - это немного другое. Сейчас проходят учения по подобным авариям, а раньше масштабы были не те. Одно дело, когда тренировки касаются безопасности на атомной станции, другое - когда они касаются громадных территорий, в том числе и в мировом масштабе. Никто об этом тогда не думал. После Чернобыля стали проводить учения по эвакуации населения в районе АЭС. И происходит это без формализма. Люди действительно отрабатывают реальные ситуации. В целом атомщики у нас профессионалы, надо отдать им должное. Эта отрасль у нас на высоком уровне во всех отношениях. Я бы сказал, на сегодняшний день АЭС - лидеры среди энергетических объектов, если брать отрасли промышленности. Автоматика, приборы контроля - все на высоком уровне.


- Специалисты, анализирующие события на Фукусиме, говорят о сравнимой с Чернобылем силе взрыва, но при этом отмечают, что опасности для людей меньше. Почему?

- Дело в разных типах реакторов. Фукусима и, к примеру, наша Балаковская АЭС - это реакторы корпусные, где топливо находится в мощном стальном корпусе, который выдерживает большое давление. При взрыве в нем задерживается часть веществ. А на Чернобыльской, Смоленской, Ленинградской АЭС реакторы канального типа. Там топливо находится, по сути, в обыкновенной металлической банке, которая не выдерживает давления больше двадцати атмосфер. Поэтому с точки зрения массового выхода и быстроты распространения радиоактивных веществ корпусные реакторы гораздо надежнее. Тем не менее аварию на Фукусиме приравняли к Чернобыльской, что и следовало ожидать, потому что топливо охлаждено не было, оно расплавилось и проплавило, как предполагают, днище одного реактора, ведь идет разогрев до 1000-1500 градусов. Но Чернобыль был гораздо опаснее: взрывом сорвало верхнюю крышку, оторвало головки всех каналов, подобраться к реактору было невозможно. Радиоактивные вещества, естественно, поднялись в небо, попали даже в атмосферу и крутились вокруг Земли, поэтому радиоактивные осадки выпадали практически по всему миру. А на Фукусиме выход оказался более медленным. Наиболее опасные продукты, например изотопы йода, успели распасться. Но долгоживущие, конечно, останутся.


- Если атомная энергетика так опасна, почему бы не развивать альтернативные источники энергии?

- Все, что есть альтернативного, не может работать в базовом режиме, выдавать постоянную энергию. Нет хорошего паводка, не накопили воды - не работает ГЭС. Так же и с ветряками: сегодня ветер есть, завтра нет. Накапливать энергию, конечно, можно, но чем больше преобразований энергии, тем она дороже. Ее постоянным источником могут стать малые горные реки, и на юге страны можно ставить малые ГЭС, которые помогут обеспечить население. Но все это не для промышленности. Вот собираются в Балакове алюминиевый завод строить: ему по мощности нужно два атомных блока иметь, которые работали бы постоянно. Естественно, никакие малые реки это не сделают.


- Михаил Юрьевич, как вам идея некоторых туроператоров проводить экскурсии по Припяти и территории Чернобыльской АЭС?

- Идея, может быть, и неплохая. Я сам бы с удовольствием туда съездил с дозиметром, чтобы сравнить, что было и какие фоны теперь, чтобы понять, куда процесс идет. Но есть два момента, закрепленных законодательно. Во-первых, по нормам радиационной безопасности, с источниками излучений нельзя работать людям, у которых есть болезни определенного списка - сахарный диабет, например. А во-вторых, каждый едущий туда должен написать расписку, что он не имеет никаких претензий к туроператору в случае последствий. А с точки зрения человеческого любопытства, особенно российского, это нормально. Тем более что мы все давно живем при повышенном радиационном фоне. Опасность - в том, что повышенный фон может сказаться на здоровье следующих поколений.



Записала Ирина Кабанова